«Началась утренняя репетиция, ни Даля, ни Дорошиной нет. Ефремов велел позвонить им домой. Звонят.
«Началась утренняя репетиция, ни Даля, ни Дорошиной нет. Ефремов велел позвонить им домой. Звонят. Ниночка берет трубку: «Мы с Олегом даже не можем вылезти из-под одеяла, в квартире страшный холод. Есть нечего, мы совершенно ослабли. Денег нет…» — «Они там что, издеваются? — заорал Ефремов. — Послать за ними такси, одеть, накормить!» — из воспоминаний подруг Нины Дорошиной, актрис Людмилы Ивановой и Ларисы Кадочниковой.
Актриса театра «Современник» Людмила Иванова (знаменитая «Шурочка», не раз дававшая интервью, часть которых мы не успели опубликовать при жизни актрисы. — Прим. ред.) вспоминала: «Когда Нина рассказала мне о своем необычном детстве, я поняла, почему она такая: «не советская», разбитная, вольная, что ли… Что бы ни вбивала в Ниночку советская школа, ее личность сформировалась раньше, когда она десять лет жила с семьей за границей. Ее отца, работавшего оценщиком на меховом комбинате, в середине 30-х годов отправили на закупку мехов в Иран.
Эти меха нужны были для Красной армии: для воротников, папах, полушубков. Ответственная должность! Благодаря отцовской командировке Ниночка, в отличие от своих ровесников, не узнала ужасов войны. Она спокойно и в достатке жила в Иране. Как и положено ребенку, выросшему в посольстве, знала этикет, владела столовыми приборами, вообще имела прекрасные манеры. И при этом впитала весь этот восточный колорит, который потом обожала всю жизнь. Отсюда ее любовь к ярким краскам, танцам… Кстати, Нина всю жизнь хорошо говорила на фарси и мечтала снова съездить в Иран.
В СССР она вернулась в 12 лет, в тот же Лосиноостровск, где родилась и откуда они когда-то уехали в Иран. Стала учиться в обычной школе, зато записалась в театральный кружок. Нина мне рассказывала: «Я уже тогда знала, что стану актрисой. Для меня самым большим удовольствием было прочесть для взрослых стихи, душещипательные, жалобные, так, чтоб все плакали… И когда я пришла в училище Щукина, первый год учебы была разочарована. Ну что это за детский сад? Этюды! Я все это знаю. Мне сначала было даже неинтересно…»
Когда Нина окончила второй курс, ее пригласили на съемки фильма «Первый эшелон», где она познакомилась с Олегом Ефремовым. Он тогда тоже был совсем молодой, актер Центрального детского театра. Нина влюбилась сразу и навсегда. Но его тогда не заинтересовала… В юности она еще не кружила головы, ее женская сила раскрылась позже.
Сама она насчет своей внешности шутила: «Лицо — плоское, круглое, как сковородка. Хоть блины пеки!» Олег прозвал ее Цуцындрой, и Нине казалось обидным это прозвище. Она втихомолку плакала, сердце ее страдало. Но, как оказалось, Олег к ней очень тепло относился. После съемок, уже в Москве, пригласил посмотреть репетицию первого спектакля «Современника» — «Вечно живые» — и потом не раз приглашал на спектакли. А после провожал… к себе домой. Ниночкина Лосинка ведь далеко, поздно вечером на последней электричке возвращаться опасно. Знаю, был один случай. Ехала Нина домой как раз из «Современника».
На ней была шубка, на руке — золотые часики. В подъезде на нее напали, она закричала… Хорошо, какой-то парень, на вид тоже подозрительный, пришел на помощь. Стали знакомиться. «Что-то лицо у тебя, девочка, знакомое. Я тебя в кино видел!» А в кино, в «Первом эшелоне», у Нины была яркая роль верной подруги хулигана. У обитателей Лосинки такая героиня, а значит, и сыгравшая ее актриса вызвала уважение. В общем, договорились, что Нину будут охранять. И все же Олег считал, что отпускать Нину домой так поздно нельзя, и по-дружески приводил ее ночевать к себе, на Арбат. Тем более что мама Олега к Нине очень хорошо относилась. Никто и не догадывался, что Нина в Олега влюблена, она об этом молчала…
Потом Нина пришла в «Современник» как актриса, показываться. Это было в 1958 году. Дорошина уже очень активно снималась в кино, ездила по всей стране с концертными бригадами, ее узнавали, она хорошо зарабатывала… На показ она пришла с такого выступления, в концертном наряде, на веках какие-то тени с блестками. Фифа! Мы таких не любили, у нас был очень сплоченный, своеобразный коллектив. Никаких «авансов» киношным звездам (например, позже нам не понравилась Гурченко). «И что это за внешность? — говорили про Дорошину. — Простонародная, русопятая… Кого она может играть?» Но Олег Николаевич ее принял.
В «Современнике» Нина далеко не сразу начала играть главные роли. Ее настоящий взлет — роль Принцессы в «Голом короле». Тогда все ахнули. Заметили наконец ее ладную фигурку, красивые плечи, озорные глаза, кудрявые волосы. И Нина расцвела! Откуда только брались ее яркие, нарядные платья! Каблуки огромные, модная прическа. Все молодые ребята стали просто повально влюбляться в Нину. И уж тогда сам Олег Николаевич увидел в ней женщину… Но я всегда знала: эта любовь — несчастная. Слишком серьезно Нина к Олегу относилась. Поэтому я ей всегда говорила: «Тебе надо думать о будущем! Смотри по сторонам! Тебе нужен человек серьезный, обстоятельный…»
Как-то привела ее в компанию физиков, Нина имела потрясающий успех… Пока сама все не испортила! Помню, она шутит, хохочет, а я ее пихаю в бок: «Присмотрись вот к этому!» И тут в нее словно бесенок вселился. Не глядя на меня, Нина говорит: «А я недавно выписалась из сумасшедшего дома…» — «Как это?» — «А вот так. Я там, правда, недолго пролежала, знаете, на съемках перегрелась на солнце…» И такое неловкое молчание сразу повисло, все на нее стали смотреть с опаской. А Нина так и сыпала придуманными историями из жизни в «желтом доме». Физики не смеялись, а потом кто-то деликатно предложил проводить нас домой…
Даль жаловался, что ни разу не видел Дорошину у плиты
И вот так всегда: за ней наперебой ухаживали, на ней мечтали жениться, а Нина не желала этим воспользоваться. Непрактичная она была. Помню период ее недолгой жизни с Олегом Далем. Олег в шутку жаловался, что ни разу не видел супругу у плиты. Все, что она могла ему предложить, — печенье, сок… Разве что кофе сварит… И вот однажды уже началась утренняя репетиция, ни Даля, ни Дорошиной нет. Ефремов велел позвонить им домой. Звонят. Ниночка берет трубку: «Мы с Олегом даже не можем вылезти из-под одеяла, в квартире страшный холод. Есть нечего, мы совершенно ослабли. Денег нет…» — «Они там что, издеваются? — заорал Ефремов. — Послать за ними такси, одеть, накормить! Чтоб через полчаса были здесь!»
В театре Нину осуждали. Никто не понимал, как так можно жить с молодым мужем. Помню, наш актер Петя Щербаков, страстный кулинар, семьянин, говорил: «Она что, не может купить буханку хлеба и отрезать себе кусок?» Ну вот, порой Нина не могла. А может, просто не хотела строить домашний очаг с Далем, с которым они, по-моему, прожили не больше месяца. Вероятно, не могут столь свободолюбивые и далекие от быта люди стать парой.
Эта особенная черта Нины — взбалмошность, непредсказуемость — мешала ей в жизни, но помогала на сцене! Недаром Ефремов в спектакле по Хемингуэю «Пятая колонна» дал ей роль марокканки-проститутки Аниты. И Дорошина с увлечением придумывала себе костюм, грим. Чтобы выглядеть смуглой, она перед каждым спектаклем мазала морилкой все открытые части тела: лицо, шею, ноги… Она познакомилась с испанскими эмигрантами, жившими в Москве, советовалась с ними, как ей играть эту страстную девушку. После этого уже ни у кого не оставалось сомнений, что Дорошина — первая красавица «Современника», наша прима. Олег словно нарочно давал ей неоднозначные роли, а Нина выгодно выделялась тем, что была готова выходить на сцену в смелых образах. Ефремов обожал эту ее смелость. Он ее провоцировал.
Она, конечно, и сама была огонь! Устраивала совершенно особенные праздники, девичники. Например, один раз мы гадали, девочки задавали вопросы, а Нина открывала Омара Хайяма и читала, это были ответы. Удивительно, но все, что таким образом напророчила Дорошина, сбылось! А какие Нина умела произносить тосты: цветистые, сложные, восточные (она их специально собирала). И всегда у нее — гитара, всегда песни и конечно же танцы. Танцы до упаду! В том числе и запрещенные, откровенно фривольные… Протанцует всю ночь так, что каблуки отобьет, поспит пару часов, встанет свежая, примет душ — и к 11 утра на репетицию. Жила на полную катушку, несмотря на то что ее подтачивало бесперспективное, как я бы выразилась, чувство к Олегу Николаевичу.
Неудивительно, что репутация у Дорошиной была не столь безупречной, чтобы выдвигать ее в первых рядах на поездки за границу. Но все-таки случалось… Ведь «Современник» уже гремел, нас приглашали на гастроли. Вот однажды идем в райком, где мы должны пройти нечто наподобие политического собеседования. Чтоб вели себя за границей как положено. Я страшно боюсь, что Нинка что-нибудь ляпнет, наставляю ее: «Ты молчи! Я сама буду отвечать…»
Приходим, там сидят какие-то партийные старики, серьезные, надутые. «Ну, Нина Михайловна, читаете газеты? Знаете, что происходит в стране?» — «Я не знаю, я только что из больницы…» — начала Нина, я ее одернула, она замолчала… «Сейчас в стране повысились цены на мясо. Чем это вызвано, по-вашему?» — продолжают спрашивать ее. Дорошина, хлопая глазами, отвечает: «В Москве теперь меньше будут покупать мяса, раз оно дорогое. Его отправят на периферию, там ведь нехватка. Вот поэтому цены и повысили…» Они смеются: «Какая глупая девочка…»
Потом оставили меня, говорят: «Проработайте со своей подругой этот вопрос». В общем, Дорошину посчитали глупенькой, не опасной. Хотя на самом деле она все понимала и просто дразнила их. Так что за границу мы выезжали, и отовсюду Нина тащила тюки подарков для своих обожаемых родных.
Несмотря на свободолюбие и порой легкомыслие, она была очень ответственным человеком по отношению к близким. Своего следующего мужа, Владимира, осветителя в «Современнике», она если не любила, то очень уважала. Никогда не говорила в его присутствии о Ефремове, никогда не сравнивала их, вообще старалась мужа не обижать… Он понимал, что она хозяйство не любит, и безропотно это переносил. Сам и готовил, и убирал, и мастерил что-то для дома.
А как Нина любила свою маму, Анну Михайловну! Вот, допустим, мама живет на даче, а Нина — в Москве, и она просит меня: «Передай маме письмо!» Или какую-нибудь посылочку соберет… Потому что у нас дачи были рядом. Я ей: «Нинок, ну ты ведь ее через три дня сама увидишь!» — «Три дня! Они ведь долгие… А как ей будет приятно…» Жили душа в душу. Когда мамы не стало, Нина была уже в таком возрасте, что, казалось бы, могла проводить ее спокойно, со смирением. Но она убивалась, страшно переживала, буквально осиротела. Кто-то из актеров ей сказал: «Ниночка, но ведь ты не могла рассчитывать, что мама будет с тобой всю жизнь…» — «В том-то и дело, что я могла на это рассчитывать», — ответила Дорошина. Да, ведь ее мама до 101 года дожила!
Еще одним близким человеком Нины был младший брат Женя. У него случилось горе, рано ушла из жизни его дочь Нина Дорошина, названная так в честь тети. Женя это так до конца и не пережил, у него начались проблемы с сердцем. Нина полностью взяла на себя заботу о брате, помогала, обеспечивала… Буквально рвала жилы ради родных, мы с ней ездили по деревням и весям, выступали. Этого у Нины было не отнять: с ней было надежно. И весело!
Как я уже говорила, дачи у нас были рядом, и по соседству — дача Лили Толмачевой. Мы с Лилькой, конечно, постоянно что-то пололи, копали. «Дачницы!» — презрительно говорила нам Нинка. А сама лежит в купальнике и шляпе на своем участке и загорает. «Нина, ну ты посмотри, у тебя весь огород зарос! Полоть надо!» — «Вот еще! Я сюда приезжаю отдыхать. Чихала я на этот огород». Подзовет к себе любимого кота: «Рики, Рики, иди, мой маленький!» — «Нинок, его ж вроде звали Арнольд еще вчера…» — «Вот еще…» Для нее это было бы слишком скучно — все время одна и та же кличка для кота… Вечером, когда мы освобождались, она тащила нас гулять в поле. Загорелая, крепкая, жизнерадостная. Идет, дышит, говорит: «Девочки, как хорошо! Как я люблю природу, жизнь. Вот еще бы сто лет прожила и не нагляделась на это!» Помню, я иду и думаю: «Вот меня называют оптимисткой. Это ерунда! Я притворяюсь. А ты такой родилась! Ничто тебя не сломило. Ни болезни, ни несчастная любовь. Ай да Нинка!»
Ефремов слишком хорошо знал Нину, чтобы жениться
«Нина не была красавицей, но от нее глаз нельзя было оторвать, такая она была обаятельная и хорошенькая. Личико кругленькое, тонкая талия, невысокая — 167 сантиметров вместе с каблуками. Женственная невероятно! И при этом в ней всегда был очень мощный жизненный заряд, — рассказывает другая подруга Дорошиной, народная артистка России и Украины Лариса Кадочникова. — Когда я пришла работать в «Современник», Нина сразу взяла меня под свою опеку.
Еще до этого я посмотрела гремевший на всю Москву спектакль «Голый король» с Евстигнеевым и Дорошиной в главных ролях. Нина была потрясающей Принцессой: и трогательной, и смешной, и капризной. Когда я уже немного освоилась в театре, сказала ей: «Ты — гениально играешь Принцессу, но как бы я хотела тоже сыграть эту роль». Она ответила: «Да? Я это организую». И Дорошина сама пошла к Ефремову: «Олег, вот Лариса Кадочникова хочет сыграть Принцессу». Он говорит: «Ну, внешне-то она подходит. Пусть выучит текст и порепетирует с Евстигнеевым или Галей Волчек».
За две недели я все выучила, отрепетировала — и сыграла. Вот так актриса в расцвете сил, на вершине успеха поделилась бенефисной ролью с дебютанткой! Но таким человеком была Дорошина — настоящим другом. Я же в этой роли открыто подражала Нине. Так сильно мне нравилось, как она играет… Я и сейчас, когда играю Сару Бернар в своем бенефисном спектакле «Актрисе всегда восемнадцать…» в Театре имени Леси Украинки, всякий раз с благодарностью вспоминаю мою подругу Нину. Именно она подарила мне веру в себя как в театральную актрису, разделив со мной много лет назад свою главную роль…
Нина страшно любила вечерами куда-нибудь ходить: шарм интеллектуальных компаний, легкая выпивка, кокетство… Это не были актерские компании, Дорошина общалась с космонавтами, с поэтами. Московская богема! И всюду, как лучшую подружку, Нина таскала меня с собой, что мне очень нравилось. Мне кажется, не было мужчины, который не был бы в нее влюблен. Если в компании появлялся новый человек и Нине он казался интересным, то моментально одним движением коготка она его «цепляла».
Когда мы с театром поехали на гастроли в Грузию, нас с Ниной, естественно, поселили в одном номере. Она взяла с собой брата-подростка. Номер двухместный, так что мы с Ниной спали на кроватях, а Женя на полу. Гастроли проходили с феноменальным успехом: театр брали штурмом грузинские поклонники, каждый вечер — море цветов, порядок еле-еле удавалось хоть как-то поддерживать конной милиции. Единственным эпизодом, который несколько подпортил впечатление от поездки, стал поступок Софико Чиаурели. Она, как и я, училась во ВГИКе, у моих же мастеров, Бибикова и Пыжовой.
В какой-то момент Пыжова стала одна преподавать у нас, а Бибиков — у курса Софико. Мы были с ней прекрасно знакомы по ВГИКу. По типажу у нас тогда было некое сходство, нас сравнивали, недаром потом мы обе стали музами Сергея Параджанова, снявшись в его картинах. Так вот, когда мы приехали в Тбилиси, Софико пригласила актеров нашего театра к себе домой. Но не всех, а только Ефремова и несколько ведущих артистов. Меня она не пригласила, что стало для меня настоящим шоком. Мы учились вместе, относились друг к другу с уважением, я всегда ею восхищалась, и вдруг такой жест… Я очень обиделась. А Нина была, конечно, приглашена. Но и тут Дорошина проявила человеческое благородство и дружеское отношение, она не пошла на этот прием из солидарности со мной.
Впрочем, мы и без Софико не скучали. В нашу с Ниной честь постоянно устраивались застолья, какие-то приемы, нас возили по разным интересным местам, часто на природу. На некоторые приглашения я боялась соглашаться, говорила: «Нина, ты представляешь, что эти грузины там с нами могут сделать?!» Но Нинка была боевой, ей и море по колено. «Не бойся, — говорит, — я здесь, с тобой». Гуляли мы каждый день, как будто в последний раз, потому что грузинское гостеприимство не знает границ, это даже описать трудно. Все, что есть в доме, принято ставить на стол, обязательно забивалась какая-нибудь домашняя птица, барашек, все это просто невозможно было съесть, вино лилось рекой.
И вот вернулись мы в гостиницу после очередной такой гулянки. Нинин брат уже мирно посапывал в своем углу на полу… Мы тоже легли и вдруг услышали в нашем номере чье-то тяжелое дыхание. Смотрим — у дверей мужской силуэт. Я от ужаса просто онемела, а Нина хоть и тоже испугалась, но виду не показывает. Говорит ему: «Ты что, с ума сошел? Ну-ка, шуруй отсюда!» А он как ни в чем не бывало: «Девочки, я к вам пришел». Мы повскакивали с кроватей, стали рваться к выходу, а дверь не открывается, заперта.
Видимо, наш непрошеный гость кому-то из администрации гостиницы заплатил, ему открыли номер, он вошел, изнутри запер дверь на ключ и положил его в карман. И тут Нина говорит: «Если ты, мерзавец, не уйдешь, я разбужу мужчину. Женька!» Женька просыпается, вскакивает на ноги. Слава богу, он был высоким парнем, так что блеф сработал: гость обалдел, увидев в темноте мужскую фигуру. Вглядеться получше Нинка ему не дала, набросившись на наглеца с кулаками. Тот перепугался: «Извините, девочки, извините…» — и выскочил из номера. Нинка говорит: «Вот это да, Лариска, вот это успех». И завязали мы с гулянками до конца гастролей. Чтобы не провоцировать таких вот поклонников.
Помню, как мы возвращались в Москву на поезде. Там параллельно железнодорожным путям некоторое время идет автомобильная дорога. И по ней за поездом мчались машины, битком набитые мужчинами с огромными букетами в руках. Грузины все бросали и бросали цветы нам в окна, пока шоссе не ушло в сторону. Это было какое-то массовое сумасшествие!
Правда, Нине и в Москве некуда было деваться от мужского внимания. Помню, одно время ею очень интересовался Рубен Симонов, худрук Театра Вахтангова и профессор Щукинского училища (через много лет Дорошина и сама стала педагогом этого училища). Как-то раз они вместе встречали Новый год. Накануне Нина меня спрашивает: «Есть у тебя что-нибудь особенное из нарядов для такого случая?» И я ей притащила свое свадебное платье: довольно экстравагантное, светло-серое, сверху открытое, а снизу обруч вставлялся в подол, вроде кринолина. Нина смотрелась в этом платье роскошно. Представляю, как обомлел Симонов.
Нина нравилась многим, но сама всю жизнь была влюблена в одного человека, в Ефремова. Любила она его до безумия, до самоуничтожения. А Олег был человеком сложным, все знали о его слабости к женскому полу, романы у Олега вспыхивали часто — как большому художнику, ему это было необходимо для вдохновения. Что, конечно, очень тяжело переживала Нина. Когда меня приняли в «Современник», моя мама (знаменитая актриса Нина Алисова) очень боялась именно любвеобильности Ефремова. Она сказала: «Ну все, значит, ты будешь спать с Олегом». Но, слава богу, меня эта участь миновала…
И вот в какой-то момент Ефремов на наших глазах стал ухаживать за Аллой Покровской, тоже работавшей в «Современнике». И было понятно, что это серьезно. Алла Борисовна замечательная женщина, есть в ней французский шарм, изящество, остроумие. Она из очень хорошей семьи, ее отцом был режиссер Борис Александрович Покровский, гений оперного искусства. И вот Олег попал в этот дом, Алла родила ему талантливого сына — Мишу Ефремова…
Конечно, роман Ефремова и Покровской Нина очень переживала. Она стала попивать, гулять, искала утешения в веселых компаниях. Казалось бы, судьба была так щедра к Дорошиной, так много ей подарила. Но того, о чем так страстно мечтала, Нина так и не получила — не вышла замуж за Ефремова, хотя Олег Николаевич много раз был женат, и первая его супруга, Лилия Толмачева, тоже работала с нами в «Современнике». Почему же Олег с Ниной не стали парой даже на время? Мне кажется, что он тоже ее любил, но, может быть, больше как актрису, как человека, любил ее русскую душу, необыкновенно щедрую, открытую. И, конечно, он знал характер Нины — сумасшедший, необузданный.
Олег Николаевич — мудрый человек и опытный мужчина, он понимал, что их отношения не продлились бы долго, что в своей импульсивности Нина обязательно выкинула бы какой-нибудь фортель. Достаточно вспомнить известную историю, как она повела себя, когда выходила замуж за Олега Даля, — ему ведь пришлось сбежать с собственной свадьбы от позора. Дорошина была как юла, ее энергия переливала через край. Егоза прыгающая, какая уж с ней семейная жизнь! Она и с Олегом Николаевичем поругалась бы, разошлась, и дело кончилось бы скандалом в театре. Мне кажется, Ефремов это отлично понимал. Может, Нина и сама понимала, но не могла избавиться от этой своей любви — такой же страстной, как все у нее…»
Источник: 7days
